Чудо, к которому мы так привыкли...

Чудо, к которому  мы  так  привыкли только потому, что  оно  происходит вокруг  нас  всегда  в  миллионно-миллиардном  повторении, но  тем не  менее все-таки  самое подлинное чудо начало происходить и развертываться на глазах у потрясенного узника, как награда за его внимание и терпение.

Первым делом  из земли показалось нечто нежно-зеленое и при тщательном рассмотрении  (без  рук, без дотрагивания, конечно, замерла душа)  нечто собранное  в  комочек,  в  щепотку  и  покрытое  прилизанными  серебристыми ворсинками,  отчего  и  выглядело  вовсе  не  столько  зеленым,  сколько серебристым.

Счастливый сеятель (если можно назвать  счастливым человека, сидящего в тюрьме, но все равно счастливый относительно того маленького дела, о котором идет  речь),  наверное, наблюдал за развитием растения, как теперь наблюдает иногда замедленная  кинокамера, в объективе которой наглядно разворачиваются листья и раскрываются бутоны цветов.  Нам приходится следить за  растениями рывками,  и  вот,  во-первых, обнаруживается, что серебристый росток подрос еще  и развернулся  вдруг в два самостоятельных отдельных листа. Листья при этом  получились  не  простые,  а  строенные,  разрезанные.  Три овальных, зубчатых по краям плоскости сходятся в одной точке, образуя розетку. Можно и так сказать, тонкий стебелек, поднявшись из земли и дорастая до определенной высоты, растроился,  разбежался на три  жилки. Каждая жилка  сделалась  осью зеленой  овальной плоскости. Три жилки, три плоскости,  а  в целом -  один тройной лист. Сверху  он получился  почти темного зеленого цвета  и если  не глянцевый, то,  во всяком  случае,  гладкий, снизу же матовый, серебристый.

Стебелек, вознесший лист над черной материнской землей, тонкий, круглый в сечении и весь покрыт мелким нежным  пушком. Зачем  ему  этот пушок, мы  не знаем (растут же другие без пушка!), но, значит, зачем-нибудь нужен.

Два  стебелька  подняли  два  листа,  подставив  тем  самым  свету  две огромные, грандиозные,  в масштабах  посеянного зернышка, зеленые плоскости. Эти  светоуловители сразу же  начали действовать. Сверхсложная и сверхточная химическая  лаборатория  заработала  на  всю  мощь.  Вскоре  двух светоулавливающих  плоскостей оказалось  мало, и  были  выставлены  еще  две дополнительные плоскости. Потом появился и быстро  перерос все растение  еще один тонкий  стебель.  Однако  он не торопился  увенчивать  себя листом,  но разделился на  два отдельных, еще  более тонких стебелька. На конце каждого из  них  возникло  по  островерхой  зеленой  шишечке,  очень  похожих  на миниатюрные церковные луковки.

Эти  луковки-маковки росли  не  по  дням, а  по часам, набухали, что-то распирало  их изнутри,  словно некие гномы  под землей день и ночь работали насосами, нагнетая подземную силу  и  в листья, и в стебель, и в островерхие шишечки.  И вот стебелек  держится  прямо,  не сгибается и  не  никнет. Огромные зеленые  плоскости, сочные и потому, безусловно, тяжелые, держатся горизонтально, а  не повисают, как тряпки. Островерхие шишечки раздуваются и того гляди лопнут.

Настал  день,  когда  шишчатые  бутончики  действительно  не выдержали внутреннего напора, лопнули, и два ослепительно-белых цветка  озарили сырую тюремную камеру.

Напрасно  было бы  гадать  и  спрашивать, где  взяло растеньице  такой нежный  и  белый  материал,  как  оно  сумело  соткать такие  чистые  тонкие лепестки, по пяти на каждом цветке. Где взяло оно и яркого желтого материала на круглую шишечку в середине цветка и на крохотные булавочки, натыканные в эту шишечку со всех сторон.

Сравнительно  с  самим  собой  семечко  подняло  эти  цветы  на головокружительную  высоту,  если  учесть,  что  стебель  у  куста  лесной земляники  около  двадцати  сантиметров,  а  семечко  земляничное  в  одном миллиметре уложится не четыре ли раза. Значит, цветок цветком, кустик кустиком, но больше  всего это похоже на мощный  зеленый  взрыв  неведомой  энергии, сконцентрированной и  сжатой, до времени упакованной  в весьма экономную  портативною упаковку  мельчайшего семени.

Кустик  был  красив,  а  вернее  сказать, прекрасен.  Два  листа, протянувшихся горизонтально, держались  почти около  земли. Три стебля росли прямо вверх и  поддерживали там каждый по  листу... Еще один стебель держал два белых цветка.  Все вместе радовало  глаз законченностью, стройностью  и той  разумностью,  которая не поддается  анализу и  объяснению,  но которая воспринимается  тем  не менее человеком, может  быть, потому,  что и сам  он содержит в  себе  частицу  все  той же  разумности, а  вернее,  является ее частицей.

Откуда  ни  возьмись,  проклюнулся  и  быстро  вытянулся  новый  гибкий стебель, значительно тоньше  остальных,  снабженный на  конце  утолщеньицем. Этот стебель не стремился держаться прямо, в нем не было жесткости, которая позволила бы потом держать лист или цветок. Он вытягивался  в длину, но все время тяготел к земле, словно искал соприкосновения с ней.

Сколько ни гадал терпеливый  наблюдатель, что разовьется из  утолщения на конце  этого нового, странно ведущего себя стебелька цветок или лист, ничего не выходило. Чем длиннее вытягивался стебель, чем дальше уносил он от куста свою  утолщенную  головку,  тем  настойчивее  искала головка желанной влажной  земли. Но  витала она  в  бесплодной пустоте, потому  что в поисках земли стебель  унес ее за пределы той  банки или  того  горшка, где  расцвел коренной  куст.  И  ежели  бы новоявленный садовод  догадался  подставить  под шарящую в пустоте  округлую головку новую банку с землей, то она дотронулась бы до нее, раздвинула бы наружные комочки, вонзилась в глубь земли, пустила бы  корни.  Так растение,  преодолев  свою корневую прикрепленность к одному

месту, сделало шаг в пространстве. Шаг небольшой, но зато надежный.

…

Арестант, в своих изданных впоследствии воспоминаниях, утверждал,  что у него  в жизни ни до тюрьмы, ни в тюрьме (естественно), ни после  тюрьмы не было  радости  более  полной  и  острой,  нежели  та,  которую подарила  ему земляника, выросшая в разбитой плошке.

Из книги "Трава"